Что они несли с собой - Страница 19

Сандерс на секунду замолк, просто играл йо-йо, потом мне улыбнулся.

— И через пару дней парни начинают слышать какую-то тихую, дурацкую мелодию, причудливое эхо и все такое. Как радио или типа того. Но это не радио, ведь эта причудливая музыка узкоглазых идет прямо из скал. Вроде как далекая, но совсем близкая. Они стараются не обращать внимания. Но им же полагается слушать, да? И они слушают. И каждый вечер слышат этот долбаный концерт узкоглазых. Всякие там цимбалы да дудки. Я вот про что, это же джунгли… Ну как такое может быть реально? Но оно есть, будто горы превратились в «Радио, мать его, Ханой»! Естественно, они начинают дергаться. Один парень затыкает себе уши жвачкой «Джуси фрут». Другой практически слетает с катушек. Но проблема в том, что доложить о музыке они не могут. Не могут же они включить рацию и сообщить на базу: «Эй! Ребята, нам нужна артиллерийская поддержка. Нам тут надо вынести идиотский оркестр узкоглазых». Не могут они этого. Им не поверят. Ни за что не поверят. Поэтому они лежат в тумане и держат рты на замке. А еще хуже становится, видишь ли, от того, что бедолаги не в состоянии пар выпустить. Не могут отшутиться. Не могут даже поговорить друг с другом иначе как шепотом, все ведь должно быть шито-крыто, а от того их совсем пробирает. Они только и делают, что слушают…

И снова повисла тишина, пока Митчелл Сандерс смотрел на реку. Тьма теперь наползала всерьез, и к западу горы чернили небо вздымающимися зазубренными силуэтами, суля неведомое, тайное.

— А в то, что я сейчас скажу, ты просто не поверишь, — негромко продолжал Сандерс.

— Скорее всего, нет, — откликнулся я.

— Точно не поверишь. И знаешь почему? — Он устало улыбнулся. — Потому что так и было на самом деле. Потому что тут все до последнего слова — самая что ни на есть правда.

Сандерс издал горлом какой-то звук, вроде вздоха, словно говоря, что ему плевать, поверю я или нет. Но ему было не плевать. Он хотел, чтобы я прочувствовал правду, поверил в непреложную, острую силу ощущения. А еще он почему-то выглядел печальным.

— К концу недели, — произнес он, — эти шестеро ребят были уже совсем на взводе и однажды ночью начали слышать голоса. Как на коктейльной вечеринке. Вот какие это были звуки — развеселая коктейльная вечеринка узкоглазых где-то в тумане. Музыка, болтовня и всё такое. Знаю, звучит безумно, но они слышали хлопки от бутылок шампанского. Они слышали, как звякают бокалы для мартини. Самый что ни на есть высший свет, очень цивилизованно, только вот тут не цивилизация. Тут Вьетнам.

Так или иначе парни старались держаться. Просто лежали и держались изо всех сил, но некоторое время спустя — вот в этом ты точно усомнишься — раздалась камерная музыка. Они слышали скрипки и виолончели. Они слышали поразительное женское сопрано. А потом они стали слышать оперу узкоглазых, и джаз, и хор мальчиков, и эстрадный квартет, и всевозможные регги и би-бопы, и всякие там буддийские песнопения. И все это время где-то далеко шла вечеринка с коктейлями. Болтали разные голоса. Но не человеческие. Там ведь горы. Сечешь? Там камни беседовали. И туман тоже, и трава, и гребаные мангусты. Все трепались. Деревья обсуждали политику, мартышки спорили о религии. Само это место разговаривало. Сама страна. Сам Вьетнам. Понимаешь? Вьетнам, он действительно говорит.

Ребята уже не справляются. Сходят с ума. Они включают рацию и докладывают о перемещениях врага, мол, враг тут, мол, тут целая армия, и требуют подключить артиллерию. Они вызывают вертолеты и канонерки. Они желают, чтобы немедля начался артобстрел. И ты уж мне поверь, они взрывают ту вечеринку с коктейлями. Ночь напролет диктуют координаты, чтобы с воды и воздуха обстреливали те горы. По их наводке артобстрел косит джунгли, крушит деревья и оркестры, что в них затаились, взрывает вообще все, что можно взорвать. Потом приходит черед выжечь землю. По их наводке с вертолетов напалмом поливают склоны. По их наводке прилетают «кобры» и бомбардировщики F-4, с них бросают «Вилли Питы» и зажигательные бомбы. Кругом пламя. Они поджигают сами горы.

К рассвету все наконец успокаивается. Тишина стоит такая, что понимаешь, что настоящей тишины ты никогда прежде и не слышал. Эдакий невероятно туманный день — только тучи и туман. И горы в той самой чертовой зоне молчат. Помнишь ту деревеньку из фильма «Бригадун», которая появляется на один день раз в сто лет и где все танцуют и поют, а? Горы и джунгли то есть, то их нет. Ни единого звука, вот только ребята все еще слышат.

Тогда они сворачиваются и с полной выкладкой тащатся вниз. Они спускаются с горы, идут на базу, а когда добираются туда, обо всем молчат. Ни с кем не разговаривают. Ни слова, точно глухонемые. Позже прилетает начальство и спрашивает, что, мать вашу, там стряслось. Что они услышали? Зачем артобстрелы? Полковник лютует, не слазит с них. Они же на шесть триллионов боеприпасов псу под хвост спустили, и толстозадому полковнику нужны ответы, он хочет знать, что за хрень там стряслась. А парни держат язык за зубами, лишь смотрят на него как-то странно, вроде как изумленно, и вся война в этом взгляде. Такой взгляд говорит все то, чего никогда не можешь произнести вслух. Он говорит, мужик, у тебя воск в ушах. Он говорит, приятель, тебе никогда не понять, ты не на той частоте, поверь, ты не хочешь этого слышать. А потом отдают честь придурку и уходят, потому что некоторые истории просто нельзя рассказать.

* * *

Настоящую армейскую байку можно отличить по тому, что у нее вроде как нет конца. Тогда не имела и никогда не будет иметь. Как когда Митчелл Сандерс встал и ушел в темноту.