А потом он заговорил бы про медаль, которую не получил, и почему он ее не получил.
— Я едва не получил «Серебряную звезду», — сказал бы он.
— Как так?
— Обычная история.
— Так расскажи, — попросил бы отец.
И Норман Боукер, медленно кружа вокруг озера, начал бы с описания Сонг Тра Бонг.
— Река, — сказал бы он, — та спокойная, илистая река…
Он объяснил бы, как в засушливый сезон эта река ничем не отличалась от любой другой, как в ней не было ничего особенного, но, когда в октябре начинались муссонные дожди, всё вставало с ног на голову. А в тот год дожди не прекращались неделю напролет, и через несколько дней Сонг Тра Бонг вышла из берегов, и на четверть мили по обе стороны от нее земля превратилась в глубокую, густую жижу. Да-да, в жижу — другого слова не подберешь. Почти как зыбучий песок, вот только вонь невероятная.
— Нельзя было даже заснуть, — рассказал бы он отцу. — Вечером найдешь местечко повыше и вроде как задремать сумеешь, а потом вдруг просыпаешься от того, что тебя засасывает в ил. Буквально тонешь в нем. Чувствуешь, как ил забирается тебе под одежду и тебя затягивает. И все время нескончаемый дождь. Я серьезно, он так и не перестает, вообще никогда.
— Хляби небесные, — скажет отец, помолчав. — Так что там случилось?
— Правда, хочешь послушать?
— Ну, я же твой отец.
Норман Боукер улыбнулся. Он посмотрел на озеро и представил себе, какой на вкус будет правда на языке.
— Ну, был один раз, та одна ночь у реки… Я не слишком храбрым был.
— У тебя семь медалей.
— Ну да.
— Семь. Сам пересчитай. Трусом ты не был.
— Может, и нет. Но у меня был шанс, и я его профукал. Вонь — вот что меня доконало. Не мог сносить чертов запах.
— Если не хочешь больше об этом говорить…
— Но ведь я хочу.
— Тогда — ладно. Только не торопись, нам спешить некуда.
Шоссе выходило к окраине городка, поворачивало на северо-запад мимо начальной школы и теннисных кортов, мимо Шатокуа-Парка, где столики для пикника накрыты кусками прозрачного полиэтилена и где отдыхающие сидят в шезлонгах и слушают, как оркестр старшеклассников играет на летней эстраде военные марши Джона Сузы. Несколько кварталов спустя музыка стихла. Норман Боукер ехал под сводом вязов, потом вырулил на открытый участок вдоль берега, оттуда шоссе вело мимо муниципальных причалов, где женщина в бриджах ловила удочкой бычков. Другой рыбы в озере не водилось, если не считать окуней и пары никчемных карпов. Ни для купания, ни для рыбалки озеро не было пригодно.
Он ехал медленно. Некуда спешить, некуда идти. В салоне «шеви» было прохладно и пахло машинным маслом, и он получал удовольствие от мерного гудения мотора и кондиционера. Такое ощущение, что сидишь в экскурсионном автобусе, только город, который он «осматривал», казался вымершим. Из окна, точно на моментальном снимке, городок выглядел так, будто его полили нервно-паралитическим газом: всё неподвижно и безжизненно, даже люди. Городок не мог говорить и не хотел слушать.
«Хотелось бы тебе послушать про войну?» — мог бы спросить он.
Но городок бы только моргнул и пожал плечами. Он не имел памяти, а потому не знал вины. Налоги платились, голоса пересчитывались, и правительственные агентства делали свое дело эффективно и вежливо. Это был эффективный и вежливый городок. Он ни черта не знал про военное дерьмо и знать не желал.
Норман Боукер откинулся на спинку сиденья и задумался, а что сам мог бы сказать по этому поводу. Уж он-то дерьма навидался. По дерьму он спец. В особенности по запаху, но еще и многочисленным разновидностям текстуры и вкуса. Однажды он лекцию на эту тему прочтет. Наденет костюм, повяжет галстук и встанет перед членами «Киванис-клаб» и поведает придуркам про все то расчудесное дерьмо, в котором так хорошо разбирается. Возможно, образцы раздаст.
Улыбаясь этой мысли, он чуть крутанул руль вправо, и машина плавно вошла по часовой стрелке в поворот шоссе. «Шеви» слушался на славу.
Солнце спустилось ниже. Без пяти шесть, решил он, самое большее — шесть ровно.
У заброшенных рельсов четверо работяг суетились в душной красноватой тени, монтируя платформу и пусковые установки для вечернего фейерверка. Одеты они были в одинаковые штаны цвета хаки, рабочие рубахи, кепки с козырьками и коричневые ботинки. Лица у них были темные и чумазые.
— Хотите послушать про «Серебряную звезду», которую я едва не получил? — прошептал Норман Боукер, но никто из работяг не поднял головы.
Позднее фейерверки расцветят небо красками. Озеро заискрится красными, голубыми и зелеными отсветами, и отдыхающие станут восхищенно охать и ахать.
— Ну, понимаешь, дождь неделю кряду не переставал, — произнес бы он. — Жидкая грязь повсюду, и от нее никуда не деться.
Он бы на секунду замолчал.
Потом он рассказал бы про ночь, когда они стали лагерем на поле у Сонг Тра Бонг. На дурном болотистом поле у реки. Рядом была деревушка, в каких-то пятидесяти метрах вниз по реке. И тут же десяток узкоглазых старух выбежали и начали кричать. Безумная вышла сцена, сказал бы он. Старухи стояли под дождем, мокрые до нитки, и верещали, дескать, это плохое место. Номер десять, говорили они. Дурная земля. Худое место для хороших воинов. Под конец старшему лейтенанту Джимми Кроссу пришлось достать пистолет и выстрелить пару раз в воздух, чтобы их отогнать. Но к тому времени почти совсем стемнело. Поэтому его люди разметили периметр, пожрали, забрались под плащ-палатки и постарались уснуть.
Дождь лил все сильней. И к полуночи поле превратилось в настоящий суп.