Что они несли с собой - Страница 34

Граната разок подпрыгнула и покатилась по тропе. Я ничего не услышал, но, наверное, раздался стук, потому что молодой человек бросил свое оружие и кинулся прочь — всего два или три быстрых шага, — потом он остановился, глянул на гранату и попытался закрыть голову, но не успел. Мне пришло на ум, что он вот-вот умрет. Я хотел его предостеречь. Граната издала хлопок — не мягкий, но и не громкий, совсем не такой, как я ожидал. Возникло облачко пыли и дыма, маленькое белое облачко, и парня подкинуло вверх, точно марионетку потянули за невидимые нити. Он упал на спину. Резиновые сандалии отбросило взрывом. Он лежал посреди тропы, правая нога под телом, один глаз закрыт, на месте другого — рваная дыра в форме звезды.

Для меня случившееся не было делом жизни и смерти. Никакая реальная опасность мне не грозила. Почти наверняка молодой человек прошел бы мимо. И так было бы всегда.

Позднее, помнится, Кайова убеждал меня, что этот человек все равно бы погиб. Он говорил, что это был верный поступок, что я солдат и что это война, и что мне надо взять себя в руки, перестать смотреть в одну точку и изводить себя вопросами, что сделал бы мертвец, если бы мы поменялись ролями.

Все это не имело значения. Слова казались слишком мудреными. Я мог только таращиться на труп молодого человека.

Даже сейчас я еще не до конца это пережил. Бывают моменты, когда я себя прощаю, бывают — нет. Если честно, я стараюсь об этом не думать, но время от времени, когда читаю газету или просто сижу один в комнате, я вдруг поднимаю глаза и вижу, как из утреннего тумана выходит молодой человек. Я смотрю, как он идет на меня, плечи чуть ссутулены, голова склонена набок. Он проходит в нескольких ярдах от меня, неожиданно улыбается какой-то затаенной мысли и идет дальше по тропе туда, где она вновь погружается в туман.

Стиль

Музыки не было. Большая часть деревни сгорела, включая дом девочки, который теперь превратился в дымящиеся руины, и девочка танцевала. Танцевала, полузакрыв глаза, танцевала босиком. Ей было, наверное, лет четырнадцать. У нее были черные волосы и смуглая кожа.

— Почему она танцует? — спросил Эйзр.

Мы обыскали развалины деревни, но ничего особо полезного не нашли. Крыс Кайли поймал курицу на обед. Старший лейтенант Кросс связался по рации с канонерками и дал им отбой. Девочка приподнималась на цыпочки. Она делала крошечные шажки в пыли перед своим домом, иногда медленно поворачивалась вокруг своей оси, иногда улыбалась сама себе.

— Почему она танцует? — снова спросил Эйзр.

Генри Доббинс сказал, мол, неважно почему, просто танцует. Позднее мы нашли в доме ее родных. Они были мертвы и сильно обожжены. Семья была небольшая: младенец, старуха и женщина, чей возраст мы не сумели определить. Пока мы их вытаскивали, девочка продолжала танцевать. Она прижала ладони к ушкам, что, вероятно, что-то значило, и некоторое время танцевала, двигаясь бочком, потом пятясь. Она изящно покачивала бедрами.

— Ну, а я не понимаю, — сказал Эйзр.

Дым от хижин пах соломой. Он клубами перекатывался по деревенской площади, редел, местами распадался на прозрачные завитки, как утренний туман. На деревенской площади лежали трупы свиней. Девочка поднималась на цыпочки, медленно поворачивалась вокруг своей оси, она танцевала в дыму. Лицо у нее было мечтательное, спокойное и сосредоточенное. Намного позже, когда мы уходили из деревушки, она все еще танцевала.

— Судя по всему, какой-то гребаный ритуал, — произнес Эйзр, но Генри Доббинс оглянулся и заявил, мол, нет, мол, девочка просто любит танцевать.

Тем вечером, после того как мы ушли прочь от дымящейся деревни, Эйзр на привале передразнивал танец девочки. Он совершал смешные прыжки и повороты. Он прижимал ладони к ушам и некоторое время танцевал бочком, потом пятясь, а затем похабно задвигал бедрами. Но Генри Доббинс, который для своей внушительной комплекции двигался изящно, подхватил Эйзра сзади, оторвал от земли, отнес к глубокому колодцу и спросил, хочет ли он, чтобы его туда бросили.

Эйзр сказал, дескать, нет.

— Ладно, — произнес Генри Доббинс, — тогда танцуй как следует.

Кстати, о мужестве

Война окончилась, и заняться было особо нечем. Норман Боукер катил по шоссе, которое семимильной петлей огибало озеро, и, возвращаясь к исходной точке, шел на новый круг. Машину он вел медленно, наслаждаясь покоем и ощущением безопасности в большом отцовском «шеви» и время от времени поглядывая на озеро, чтобы посмотреть на лодки и бездельников, катающихся на водных лыжах. Было воскресенье, и было лето, и городок как будто ничуть не изменился. Озеро раскинулось округлое и плоское, а еще оно серебрилось под солнцем. Вдоль шоссе тянулись большие многоуровневые современные дома с просторными верандами и панорамными, или французскими, окнами, выходившими на воду. Со стороны озера, где участки были самые дорогие, дома стояли наиболее красивые, ухоженные и ярко покрашенные. На воду выдавались причалы с укрытыми брезентом лодками. У этих домов имелись аккуратные сады и иногда даже садовники, внутренние дворики с жаровнями для барбекю и грилями, а еще деревянные таблички, оповещавшие, кто тут живет. Слева от него, по другую сторону шоссе, дома тоже были красивые, хотя и не такие дорогие, и вообще поменьше, без причалов, моторок или садовников. Шоссе служило своего рода границей между состоятельными и почти состоятельными. Жить по озерной стороне было одной из немногих естественных привилегий в степном городке, дающей возможность наблюдать закат не над кукурузным полем, а над водной гладью.