Что они несли с собой - Страница 41

На рассвете взвод из восемнадцати солдат выстроился цепью и принялся обыскивать поле из дерьма. Они медленно брели под дождем. Подаваясь вперед, опустив головы, они прикладами винтовок ощупывали перед собой почву, хлюпали через поле к реке, потом поворачивались и топали назад. Они устали, они были несчастны, им хотелось только со всем покончить. Кайова пропал. Он был где-то под грязью и водой, его засосало в войну, и единственной их мыслью было найти его, выкопать и уйти куда-нибудь, где тепло и сухо.

Ночь выдалась тяжелая. Возможно, самая худшая. Дождь лил без остановки, Сонг Тра Бонг вышла из берегов, и илистая жижа на поле вдоль реки поднималась теперь до бедер. А еще спустился плотный серый туман. Где-то к западу грохотал гром, даже не раскаты, а стоны, и муссонные ливни казались извечной принадлежностью войны.

Восемнадцать солдат двигались молча. Первым шел старший лейтенант Джимми Кросс, время от времени покрикивая на своих людей, чтобы не разбредались. Его одежда потемнела от жижи, лицо и руки были в грязи. Рано утром он доложил по рации о потерях в живой силе, назвал фамилию и обстоятельства, но ныне твердо решил найти труп своего бойца, чего бы это ни стоило, пусть даже потребуется привезти вертолетами бетонные плиты, перегородить реку и осушить всё поле. Он не собирался вот так терять одного из своих. Это было неправильно. Кайова был прекрасным солдатом и славным парнем, набожным баптистом, и лейтенант Джимми Кросс уж никак не намеревался позволить такому хорошему человеку быть похороненным на поле из дерьма.

Ненадолго остановившись, он задрал голову и посмотрел, как бегут облака. Если не считать случайных раскатов и стонов грома, утро выдалось тихое, слышались только стук капель да мерное хлюпанье восемнадцати человек, бредущих в илистой каше. Лейтенанту Кроссу хотелось, чтобы дождь перестал. Даже если дождь хотя бы на час перестанет, всё будет полегче.

— Впрочем, — едва слышно пробормотал он, — дождь — это война, и с ним надо сражаться.

Он оглядел поле и гаркнул одному из солдат «сомкнуть цепь». И не мужчине даже, мальчишке. Юный солдатик стоял совсем один в центре поля по колено в воде и, опустив в нее руки, нашаривал что-то в мерзкой жиже. Плечи у мальчишки содрогались. Джимми Кросс заорал снова, но юный солдатик не повернулся и на него не посмотрел. Лицо мальчишки под капюшоном заляпанной грязью плащ-палатки различить было нельзя. Грязь как будто стирала характерные черты, превращала людей в идентичные копии одного-единственного солдата, а ведь именно так натаскивали Джимми Кросса к ним относиться — как к подчиненным ему, взаимозаменяемым единицам. Это было непросто, но он старался избегать такого рода мыслей. У него не было армейских амбиций. Он предпочитал видеть в своих людях не единицы, а людей. А Кайова был отличным человеком, самым лучшим, умным и мягким, и вежливым. И очень храбрым. И порядочным. Его отец преподавал в воскресной школе в Оклахоме, где Кайову учили верить в спасение, какое несет Иисус Христос. И его вера всегда просвечивала в его улыбке, в его отношении к миру, в том, как он никуда не ходил без иллюстрированного Нового Завета, который отец еще в январе прислал ему по почте в подарок на день рождения.

Это трагедия, размышлял Джимми Кросс.

Глядя на реку, он думал, какую совершил ошибку, приказав разбить тут лагерь. Верно, приказ спустили сверху, но все равно следовало проявить толику инициативы. Ему надо было перевести людей на ночь повыше, отправив по рации ложные координаты. Теперь он ничего не мог поделать, однако это все же была его вина. Его от одной этой мысли подташнивало. Стоя по колено в грязи, старший лейтенант Джимми Кросс принялся в уме составлять письмо отцу Кайовы: никаких упоминаний поля из дерьма, общие фразы о том, каким прекрасным Кайова был солдатом и человеком, дескать, таким сыном любой отец может гордиться.

* * *

Поиски шли медленно. В какой-то момент небо как будто просветлело, налилось серебром, но потом дождь зарядил с новой силой. Словно бы наступили извечные сумерки.

На левом фланге цепи Эйзр, Норман Боукер и Митчелл Сандерс тащились по краю поля, ближайшему к реке. Все трое были высокими, но временами грязь достигала им до середины бедер, порой даже до пояса.

Эйзр то и дело тряс головой. Он кашлянул, опять потряс головой и сказал:

— Вот и говори про иронию, старик. Готов поспорить, будь Кайова с нами, он просто посмеялся бы. Индейца утопили в сортире… такого еще ни в одном вестерне не было.

— Точно, — буркнул Норман Боукер. — А теперь заткнись.

Эйзр вздохнул.

— Убили на поле из дерьма, — хмыкнул он. — Прям тут и прикончили. Ну признай, смешно же!

Все трое шли медленным, тяжелым шагом. Трудно было удерживать равновесие. Ботинки постоянно проваливались в ил, их словно бы засасывало, и приходилось с силой вырывать ногу, чтобы избавиться от его хватки. Капли дождя оставляли выбоины на поверхности жижи, ни дать ни взять крошечные рты, и повсюду — вонь.

Дойдя до реки, они сместились на несколько метров к северу и двинулись в обратный путь. Временами они тыкали оружием впереди себя, чтобы определить, что под водой, но по большей части шарили ногами.

— Классический случай, — гнул свое Эйзр. — Набили рот дерьмом, то еще выраженьице… или как там в его Библии говорилось «в прах повержен»? Да все одно к одному, дерьмо жрать…

— Хватит, — оборвал его Боукер.

— Как в старых ковбойских фильмах. Еще одного краснокожего замочили в…

— Я серьезно. Закрой пасть.